папа написал рассказ…
|
Виктор Волков Было раннее, осеннее, сентябрьское утро. 27-четверг-Бабье лето!
Всю ночь мне что-то не спалось, приближалась пятница – конец рабочей недели, а там, в машину, и мы с зятем, дочерью и двумя внуками поедем домой – в нами любимую Чернь! Ещё ночью, я несколько раз вставал с дивана, вновь ложился – не спалось. Потом всё же поднялся окончательно, стал собираться на работу. Наспех попил кофе, знакомясь с событиями в Москве и мире по телевизору. В который раз узнал, что вновь бьются машины, что в Москве по-прежнему что-либо горит, а в стране возрастают цены на продукты питания, проезд в общественном транспорте, коммунальные услуги, газ, электричество и горюче-смазочные материалы. Передвигаясь по квартире, стараясь не шуметь, так как спит внук Даниил и наша дочь Анастасия с зятем Валерием, взявшим отпуск, нежно оберегающих, появившегося на божий свет 28 августа 2007 года нашего второго внука-наречённого именем Тимофей! Осторожно закрыв за собой двери, лифтом спускаюсь с девятого на первый этаж нашего 17-ти этажного дома, любезно здороваясь с соседкой, возвращающейся с улицы и прижимающей к груди своего пуделя, а также с консьержкой из Богородицка Тульской области и … выхожу из здания.
… На улице тепло и тихо. Между соседними домами робко, полосками пробивается осеннее раннее, утреннее солнце, осторожно высвечивая макушки молодых деревьев с пожелтевшей листвою и стены близлежащих, ещё «не проснувшихся» от ночи, высотных жилых домов. Воздух свеж и чист, осенняя прохлада бодрит и добавляет хорошего настроения. В притулившемся к нашему дому маленьком сквере, граблями сгребает опавшую и шуршащую листву дворничиха. У стены дома воркующая стайка диких голубей дружно и сноровисто клюёт корм, рассыпанный на асфальте заботливой женщиной, проживающей в первом подъезде. Уверенной походкой хозяек двора, по тротуару, разгуливают взрослые вороны, заинтересовано осматривая брошенный кем-то целлофановый пакет. Не вдалеке, у соседних таких же «дремлющих» ещё домов, видны идущие по своим делам редкие прохожие.
… Я остановился в раздумье. Чтобы быстрее добраться до работы, куда мне идти? Может к магазину «Перекрёсток», к остановке «300» маршрута «Газелей», быстро снующих по улицам Москвы, или на другую сторону, к остановке маршрута «497»? Направляюсь к последнему, чтобы затем доехать автобусом до метро «Университет» и добраться в ЗАО «Мосрыбхоз», где я работаю, а заодно проверить, сколько же уйдёт времени, если следовать новым для меня путём?
Вчера вечером поведал мне зять Валера, что совсем недавно открыли движение по новой, благоустроенной улице с выездом на Ломоносовский проспект. Дорога эта для транспорта очень удобна, пока здесь ещё нет так надоевших, постоянных автомобильных пробок. Заодно можно понаблюдать, как строит дома в новом микрорайоне знаменитая фирма «Интеко».
Шел неспешно, посматривал по сторонам. Заметил щуплую фигурку старушки. Сзади походка ее показалась странной. Она то ускоряла, то замедляла шаг, нервно оглядываясь по сторонам. Потом понял: это огромный пес тащил её на поводке. По её облику, одежде и всему виду я с уверенностью определил в ней человека сельской местности. Скорее всего, она совсем недавно оказалась здесь, в столице. На её щуплых, узеньких плечиках неуклюже висело старомодное, блеклое пальтишко. Маленькую головку прикрывал видавший виды, полинялый на изгибах клетчатый синий платок. На ногах — болотного цвета, старые резиновые сапоги. Помнится, именно такая женская обувь на поролоновой основе лет 20-25 тому назад была в деревенской моде… А пес был великолепный, холеный и норовистый. Собака, не обращая ни малейшего внимания на женщину, тащила ее по своей прихоти. Периодически останавливаясь у деревьев и кустов, обнюхивала, поднимала заднюю лапу и рвалась дальше. Сгорбленная старушка, в сравнении с этим огромным, лоснящимся животным выглядела каким-то маленьким, жалким комочком и, как могла, усилиями двух трясущихся ручонок, собирая последние силы, удерживала собаку… Заметив меня, бедная женщина стала боязливо озираться, бросать на меня исподлобья виноватый, испуганный взгляд и, как мне показалось, еще старательнее стала натягивать повод. Я невольно остановился, пропуская старушку. Внимательно присмотревшись к ней, увидел умное, морщинистое, уставшее от многотрудной жизни лицо и, что особенно запомнилось — её натруженные руки со вздутыми венами, опухшие суставы пальцев. У меня невольно вырвалось: «Бабушка, вам чем-нибудь помочь?» Мой вопрос повис в воздухе, а женщина, еще больше горбясь, шаркая по асфальту своими слабыми ногами, потащилась дальше. Я ещё немного постоял, глядя на удаляющуюся, жалкую, сгорбленную фигурку и, повернувшись, пошел к автобусной остановке. А в голове выстраивались всевозможные сюжеты судьбы этого человека, мне кажется, недавно покинувшей какую-либо деревеньку ближнего Подмосковья или Рязанской, Владимирской, Калужской, Орловской или мне родной Тульской области. Наверняка эта женщина, как и многие тысячи других, оставила до боли любимые ею места не по своей воле. Тяжко жить в деревне пожилому человеку. Особенно зимой. Вот и пришлось ей бросить свой родной дом с покосившимся плетнём и оторвавшейся калиткой, сад с огородом, спустить в подвал собранную картошку и овощи, за «копейки» продать курочек с петухом, уродившиеся в этом году яблоки и … поехать в Москву, волоча с собой деревенские подарки, — к своей дочери или сыну, а может быть, и взрослому внуку или внучке… Здесь, в московской квартире, где-нибудь на пятнадцатом этаже, ей выделили уголок или место для сна и отдыха, возможно, в спальне, с внуками, или в зале на диване, нагрузили домашними обязанностями, в том числе и выгуливанием любимца семьи. Наши русские бабушки… Невольно вспомнилось мне, как десять лет назад, когда моей семье пришлось переехать на жительство и работу в Москву, то с нами в квартире поселилась мама моей супруги Татьяны, Надежда Георгиевна Лобанова — скромный человек, безобидная женщина, великая труженица. Я за многие годы совместной жизни от нее ни единого худого слова не слышал. Моя тёща очень стеснялась того, что, как ей казалось, она мешает нам, все время старалась жить незаметно, искала повода не «маячить» перед нашими глазами и сразу же перейти в другую комнату или кухню, особенно если кто-либо приходил к нам в гости. Помнится, в одну из зим несколько дней жила с нами и моя мама, Галина Степановна Волкова. Мы с женой уходили на работу, дети отправлялись на учебу, в квартире оставались наши родительницы, и когда как-то я вернулся с работы домой, моя мама резко сказала мне: «Слушай, сын, вези меня опять в деревню, а то мы с твоей тещей сидим, как в тюрьме, и маемся от безделья». И никакие мои доводы, что нам, и особенно нашим детям, её будет не хватать, что здесь, в московской квартире, тепло и уютно, всегда есть горячая вода, есть что кушать и пить, её не убедили. Через несколько дней мне пришлось отвезти свою родительницу опять на сельское жительство…
Светлая память нашим любимым матерям, два с лишним года назад навсегда ушедшим от нас. Как их сейчас нам недостает, так не хватает! Как хотелось, чтобы они ещё пожили, радуя нас, наших родных и близких своим присутствием, мудрым словом, советом и лаской… Низкий поклон всем пожилым людям! Мы перед ними в большом, неоплатном долгу, а забота о них — наша святая и не только предвыборная обязанность! В последние десять лет во всё более пустеющих и разоряемых деревнях и сёлах центра России пожилым и одиноким людям живётся особенно трудно. Они, порой не понимающие и недооценивающие своего значения в истории страны, — поистине люди героические, стойко преодолевающие лишения и невзгоды сложившейся на сегодняшний день экономической ситуации на селе. Этим немощным старичкам совсем невмоготу становится жить, когда на улице наступают осенние и зимние холода, а трескучие морозы и разбушевавшиеся метели делают не проезжими дороги и тропинки. В такие месяцы мало кто из пожилых людей рискует далеко отходить от своего дома, из деревни. Эти старожилы российских деревушек всю зиму живут, почти не общаясь между собой, по причине удалённости друг от друга. Зимой населённые пункты, расположенные в нескольких километрах от центральных усадеб бывших колхозов и совхозов, а также райцентров, становятся практически отрезанными от остального цивилизованного мира. Да и в деревню к одиноким, почти всеми позабытым людям, отдавшим своё здоровье и силы укреплению экономике когда-то развивающегося села, мало кто приезжает навестить или помочь им преодолевать невзгоды и скоротать последние дни Богом отведённой жизни. А когда кто-либо из них умирает, то порою оставшиеся жители и родственники об этом узнают через несколько дней. Большой проблемой на селе становятся похороны, зачастую некому и могилу выкопать, и отнести покойника на погост… Многое пережито, многое сделано, быстро пролетело время, и вот теперь эти бабушки и дедушки всё ещё трудятся на своих огородах и в сарайчиках, чтобы добавить какой-нибудь рубль к нищенской пенсии. Очень трудно протекает жизнь селян; ведь за последние десять лет уничтожены многие колхозы и совхозы, ослабели фермерские хозяйства и личные подворья. Стёрты с лица земли тысячи деревень. Развалена многоотраслевая инфраструктура села, произошло резкое сокращение социальной сферы: школ, детских садов, домов культуры, клубов и библиотек. Порушена производственная и кооперативная сеть сельских магазинов, заготовительных пунктов хранения и складирования товара и торговли в глубинке. Резко сократилось производство продукции села. Обветшали и разрушены многие важные здания, сооружения и объекты, инженерные сети, молочно-товарные фермы и молокозаводы. Практически вырезан скот, в том числе и у населения. Разукомплектованы и сданы на металлолом трактора и машины, прицепной инвентарь и техника. В стране впору вновь объявлять планы заселения людьми российских земель, электрификации и индустриализации села! Да кто же это сделает? Некому! Иной раз смотришь на сегодняшнюю городскую жизнь, с одной стороны, радуешься похорошевшей столице, домам и улицам, красиво и со вкусом одетым прохожим, множеству автомобилей, а с другой стороны — удивляешься разнице условий проживания россиян, особенно когда с грустью и недоумением сравниваешь жизнь в мегаполисе с бытом селян. Работать там стало негде, по приказу сверху расформированы производства, распущены коллективы, а крепкая часть населения направилась на заработки в большие города, в Москву. Механизаторы, электрики, слесари, шоферы, токари, агрономы, зоотехники, дояры и доярки, учителя и воспитатели, работники социальных объектов вынуждены оставить свои семьи, дома или квартиры, молодых жён, детей и, конечно же, стариков родителей. Разрушаются социальные, десятилетиями устоявшиеся основы общности российского села, семей и всего многосложного уклада жизни селян. Построенные в сёлах, деревнях и посёлках с определённой перспективой инженерные сети, объекты производства, здания и сооружения брошены и приходят в негодность. Водопроводы с уличными колонками и водонапорными башнями практически вышли из строя, проржавели и постепенно сдаются в металлолом появившимся новым классом — сельскими безработными. По этой причине оставшимся доживать там свой век престарелым людям вновь приходится расчищать родники и восстанавливать колодцы. Срубы колодцев прогнили и осели. Почистить бы и заменить несколько венцов, да сил у старичков уже нет; молодые же родственники приезжают редко, вот и приходится бабушкам и дедушкам ходить под гору, к роднику, если он ещё есть поблизости, или к ручью, протекающему по оврагу на краю деревни. А уж когда на дворе совсем завьюжит, то единственный источник живительной влаги обездоленных людей — снег, который приходится растапливать на печке в ведре или кастрюле. И совсем уже беда, если у кого-либо есть домашний скот. Его тоже надо поить и кормить… Одинока, тревожна и безрадостна зимою жизнь наших старичков, всех селян, по судьбе оставшихся доживать свой век в деревне… Подчас просто невозможно читать, когда в центральной прессе иные высокопоставленные государственные деятели рассуждают о том, что в российское село вкладывать ничего не надо. Там, дескать, много избыточного, лишнего населения. Или что пенсионеры — «балласт для обновляемой страны». Почти единственное утешение стариков, когда в их доме есть кот или кошка, да в хлябком, дырявом сарайчике гомонят несколько курочек с голосистым петухом, пара гусей, оставшихся на племя, да на улице верный охранник подворья — Тузик, звонкий, упредительный голос которого всегда оповестит хозяев, когда неожиданно забредёт во двор какой-нибудь охотник, или ненароком путник доберётся до деревни передать хлеба или каких-либо других продуктов, спичек и сигарет, а может, просто донести людям долгожданную весточку от родных и близких, живущих в райцентре или каком-нибудь другом городе. Вот тогда у старичков наступает настоящий праздник души: вопросы к гостю сыплются один за другим, новостей хочется узнать побольше, да и самим выговориться и, конечно же, посетовать собеседнику на свою безрадостную, многотрудную теперешнюю жизнь. Гостеприимные хозяева мигом выставляют на стол всё, что есть съестного в доме. Появляется и крепкий напиток домашнего приготовления, настоянный на кореньях шиповника. Но такие особенные деньки очень и очень редки. В основном время течёт медленно, день идет за днём, месяц за месяцем. Все жители деревни с нетерпением ждут тепла, мечтают дотянуть до весны, ещё раз услышать в небе звонкий голос жаворонка, увидеть новую, молодую поросль лугов и полей, распускающуюся зелень деревьев и кустарников, старческими руками обнять и прижать к груди наконец-то приехавших долгожданных родственников… Прошло немногим более месяца с того утра, как я на московской улице встретил старушку с псом. К этому времени на дворе похолодало, пошли осенние дожди, выпал снег. В которой раз я шёл неспешной походкой к автобусу по знакомому мне теперь маршруту. Обходя лужи и выбирая островки сухого асфальта, миновал один дом, затем другой и приблизился к школе, расположенной в нашем микрорайоне. И вот опять она! Псина тянет ее, бедную, мотает из стороны в сторону. Остановился. «Доброе утро, бабушка». «Здравствуй, сынок», — с придыханием, по-старчески тихо промолвила она. И далее что-то невнятное: «Проклятущая скотинка…» Больше я ничего не расслышал. Пёс сильно дернул старушонку, поволок, ни на секунду не давая ей опомниться. После очередного рывка, почти вприпрыжку побежала старушка за псом… На сей раз я заметил появившуюся со времени первой нашей встречи некоторую разницу в её облике и одежде: в это утро на ней была поношенная, темная куртка, явно с чужого плеча и не её размера, правда, голову покрывал всё тот же платок, а на ногах были поношенные сапоги. …Опять я как вкопанный стоял и смотрел на удаляющуюся, теперь уже знакомую пару: уверенно идущую, холёную собаку и плетущуюся за ней, уставшую от прожитых лет и испытаний старенькую женщину. «Пусть вам повезёт в Москве, бабушка! Дай Бог вам здоровья!» — думал я. А в сердце что-то ёкнуло и защемило, мне вновь вспомнились моя тёща и мама, которой на Покров исполнилось бы 94 года. …Бегут на занятия московские старшеклассники. Несколько молодых женщин провожают в школу своих малышей, чему-то их поучают. Твёрдой, уверенной походкой прошествовала к зданию школы строго одетая симпатичная преподавательница. Пожилой выходец из Средней Азии копошился около строительного мусора на хозплощадке. Все было полно жизни. Жизнь, в утренней, проснувшейся столице протекала своим чередом, начиная обычный трудовой, будничный день… Тяжесть от моего сердца немного отлегла, на душе чуть-чуть просветлело, грустные мысли малость рассеялись… И я ускорил шаг.
Москва, сентябрь-ноябрь 2007 год  |